— Естественно.
— Прикажите опечатать сортиры на стрельбище. Чтобы никто туда ни ногой, включая экспертов. Я должен первым осмотреть их.
Я подошел к Синтии. Она складывала вещи убитой в сумку, все еще не сняв с руки платок.
— Есть что-нибудь интересное?
— Нет. Все как у всех: бумажник, деньги, ключи — и все вроде в целости. Еще чек из ресторана в офицерском клубе. Салат, цыпленок, сухое вино, кофе... Она ужинала примерно в то же время, когда мы выпивали.
Кент, присоединившийся к нам, спросил:
— Вместе выпивали — значит, вы знакомы?
— Выпивали мы по отдельности, — ответил я. — А знакомство у нас шапочное... Адрес капитана Кемпбелл известен? — обратился я к Синтии.
— Она, к сожалению, не на базе жила. Виктори-Гарденс на Виктори-драйв, сорок пятый коттедж. По-моему, я знаю это место: комплекс смежных домов.
— Я позвоню Ярдли — шефу полиции Мидленда. Он раздобудет ордер на обыск и встретит нас там.
— Не пойдет. Это дело семейное, Билл.
— Но мы не имеем права обыскивать дом вне военного городка. Нужен ордер от гражданских властей.
Синтия вынула из сумки Энн Кемпбелл ключи и подала мне, сказав:
— Я поведу машину.
— Вы не имеете права покидать расположение базы без соответствующего разрешения.
Я снял ключ от машины Энн Кемпбелл с цепочки и отдал Кенту вместе с ее сумкой:
— Прикажите разыскать ее машину и выставьте там охрану.
Мы пошли к «мустангу» Синтии.
— Вам лучше остаться здесь, — сказал я Кенту. — Держите все под контролем. А когда надумаете составить отчет, напишите так: «Бреннер сказал, что поедет в полицию Мидленда. Беру ответственность на себя, если не передумаю».
— Ярдли — мужик крутой, — произнес Кент. — Он кому хочешь хвост накрутит.
— Чтобы накрутить мне хвост, ему придется постоять в очереди. — Надо было успокоить Кента, чтобы он не наделал глупостей. — Послушайте, Билл, я должен осмотреть ее квартиру. Надо убрать оттуда все, что может бросить тень на нее, на ее родных, на армию, на коллег и друзей. Логично? Ну, то-то. А после пусть там хозяйничает Ярдли.
По-видимому, он правильно все понял и кивнул.
Синтия села за руль своего «мустанга». Я поместился рядом, бросив напоследок Кенту:
— Я, может быть, звякну оттуда. Не вешайте носа.
Синтия включила первую скорость пятилитрового «мустанга», сделала разворот, и через шесть секунд на пустынном полигонном шоссе она уже выжимала шестьдесят миль в час.
Я прислушивался к рокоту мотора. Мы оба молчали. Потом Синтия сказала:
— Знаешь, мне не по себе.
— Страшная штука, — согласился я.
— Отвратительная! — Она взглянула на меня. — Привык к таким?
— Слава Богу, нет... Да и не часто они случаются, убийства. А уж такое...
Синтия кивнула, потом глубоко вздохнула и произнесла:
— Думаю, я буду тебе полезна. Но не хочу стеснять тебя.
— Не стеснишь. Но у нас всегда остается Брюссель.
— Где?
— В Бельгии. Столица Бельгии.
Ах ты, сучка, подумал я. Мы помолчали, потом она спросила:
— Но почему?
— Почему Брюссель — столица Бельгии, или почему он остается?
— Нет, Пол. Почему ее убили?
— А-а... Вероятными мотивами для убийства, — начал говорить я, — являются корысть, месть, ревность, желание скрыть ранее совершенное преступление или избежать позора и унижения, а также врожденная склонность убивать. Так говорится в наставлении.
— Но сам-то ты что думаешь?
— Как тебе сказать... Если убийству предшествует насилие, то обычно это ревность, месть или же попытка насильника скрыть свою личность. Она, очевидно, знала его или узнала, если он был без маски и не переменил внешность. Однако, — продолжил я, — наш случай похож на убийство из-за полового вожделения, то есть дело рук убийцы-насильника, человека, который получал сексуальное наслаждение от самого убийства, даже не беря ее. Трудно сказать наверняка.
Синтия молча кивнула.
— Ну а ты что думаешь? — спросил я.
Она подумала, прежде чем сказать.
— Ясно, что убийство предумышленное. У преступника был целый набор средств для насилия: палаточные колья, шнур и, очевидно, предмет для забивания кольев в землю. Преступник должен быть вооружен, он знал, что может наткнуться на сопротивление.
— Интересно. Продолжай.
— Преступник неожиданно накинулся на Энн, заставил бросить пистолет, потом вынудил ее раздеться и идти на стрельбище.
— Допустим. Но я стараюсь представить, как ему удалось, не выпуская Энн из рук, вбить колья и привязать ее к ним. Она не из тех, кто легко сдается.
— Ах, это трудно представить, но их могло быть двое. Кроме того, я не спешила бы с выводом, что преступник — или преступники — был «он».
— Да ладно тебе. — В это утро я путался в личных местоимениях. — Почему нет никаких следов борьбы со стороны жертвы и следов жестокости со стороны преступника... или преступницы? Как ты это объяснишь?
Синтия покачала головой:
— Не знаю. Обычно следы жестокости имеются... Но обмотать шею нейлоновым шнуром — это не назовешь дружественным актом, правда?
— Да, но преступник не испытывал к Энн особой ненависти.
— Но и особой любви тоже.
— Как знать... Послушай, Синтия, ты же этим зарабатываешь на жизнь. Тебе приходилось видеть что-нибудь подобное или, может быть, слышать о таком убийстве?
Она задумалась, потом ответила:
— Тут есть признаки того, что у нас называют подготовленным изнасилованием. Нападавший намечал изнасилование. Но мне неясно, знал он Энн или просто проезжал мимо и она оказалась случайной жертвой.
— Нападавший мог быть в форме, вот почему она не приняла мер предосторожности.