— Ну что же, — сказал я, — у меня есть еще тридцать часов. Постараюсь их использовать.
Полковник Фаулер ждал от меня, по-видимому, другого ответа.
— Что вас удерживает? Если есть доказательства — действуйте.
— Маловато их, полковник.
— Судя по всему, вполне достаточно.
— Это вам полковник Кент сказал?
— Да... Кроме того, вы сами утверждаете, что полковник Мур был на месте преступления.
— Но остается несколько вопросов, — объяснил я. — Нестыковка во времени, неясность мотива, характер самого преступления. У меня есть основания полагать, что полковник Мур так или иначе связан с тем, что произошло, но я не могу с уверенностью утверждать, что он действовал один и злонамеренно, не могу обвинить его в убийстве. Арестовать и спихнуть дело в суд — проще простого. Нет, надо еще поработать.
— Понимаю вас. Как вы думаете: он признается?
— Сначала надо допросить.
— Когда собираетесь это сделать?
— Обычно я допрашиваю, когда мы оба — я и подозреваемый — созрели. Не исключаю, что в данном случае я отложу допрос до последней минуты.
— Хорошо. Вам нужна помощь нашего УРП?
— Мне сказали, что майор Боуз тоже был любовником погибшей.
— Это слухи.
— Допустим. Но если я... Нет, полковник, если об этом спросите вы, он, может быть, скажет вам правду. В любом случае нам ничего не известно наверняка, и потому у него нет права участвовать в расследовании. Помощь его людей мне тоже не нужна.
— Понимаю, мистер Бреннер, но малообоснованное обвинение, даже признание в половой связи с жертвой не лишает автоматически майора Боуза такого права.
— По моему мнению, лишает. Более того, он автоматически попадает во вторую или третью очередь подозреваемых — пока не докажет свое алиби... Поскольку мы коснулись этой темы, могу я начать наше официальное собеседование, полковник?
Недрогнувшей рукой Фаулер налил себе еще кофе. Солнце поднялось еще выше, и на веранде сделалось жарче. В животе у меня бурчало от кофе и отсутствия чего-либо более существенного, и голова была не такая ясная, как хотелось бы. Я посмотрел на Синтию — она выглядела лучше, чем мне показалось полтора часа назад. Но поскольку предельный срок — завтрашний полдень, то приходится выбирать между сном, едой, сексом и работой. Вступает в действие второй вариант.
— Позвольте предложить вам завтрак?
— Нет, полковник, спасибо.
— Тогда открывайте огонь.
Я открыл огонь.
— Вы спали с Энн Кемпбелл? — спросил я.
— Нет.
— Знаете ли вы тех, кто спал?
— Полковник Кент сам признался в этом. Других имен называть не буду, чтобы они не попали в ваш список подозреваемых.
— Хорошо, перейдем к этому списку... Знаете ли вы, у кого мог быть мотив для убийства?
— Нет, не знаю.
— Вам было известно, что помощник генерала Кемпбелла, лейтенант Элби, был увлечен Энн?
— Да, известно; внимание к дочери своего начальника — что тут необычного или неприличного? Оба молоды, привлекательны, офицеры. Из таких получаются отличные семейные пары... И я уважаю его за выдержку.
— А Кемпбелл отвечала ему взаимностью?
Полковник Фаулер секунды две подумал, прежде чем ответить.
— Энн не знала, что это такое — отвечать мужчине взаимностью. Она сама начинала знакомства и сама же прекращала их.
— Неожиданное с вашей стороны заявление, полковник.
— Бросьте, мистер Бреннер, вам не хуже меня все известно. Я не собираюсь обелять репутацию Энн Кемпбелл. Она была... не могу подобрать слова... не соблазнительница и не совратительница, нет... И не то чтобы примитивная потаскушка... — Он повернулся к Синтии: — Помогите найти слово.
— Я думаю, что лучше всего определить ее словом «мстительница», — сказала Синтия.
— Мстительница?
— Она вовсе не была жертвой слухов и сплетен, в чем нас пытаются убедить, не предавалась распутству в общепринятом смысле и не страдала нимфоманией. Она использовала свои чары и тело для того, чтобы мстить. И вы это прекрасно знаете, полковник.
Фаулеру не понравилась эта характеристика. Очевидно, Кент передал ему отредактированную версию того, что он поведал нам, умолчав, что половая жизнь Энн Кемпбелл имела определенную цель — выставить папочку последним ничтожеством.
— Да, она ненавидела армию! — вырвалось у Фаулера.
— Она ненавидела своего отца, — поправила его Синтия.
Первый раз на протяжении всего разговора полковник растерялся. Мужик он стойкий, его меч и доспехи были испытаны в сражениях, и вот Синтия сказала, что тыл у него незащищен.
— Генерал всей душой любил дочь, — медленно заговорил он. — Поверьте, это так. Но Энн была одержима какой-то беспричинной ненавистью к отцу. Я консультировался у одного знакомого психиатра, и хотя точно проследить механизм этого явления невозможно, он сказал, что у дочери генерала, вероятно, одна из промежуточных форм расстройства психики.
— Из того, что нам известно, не такая уж промежуточная, — заметила Синтия.
— Разве разберешь, что они говорят, эти медики?
Я не все понял, но смысл сводится к тому, что дети высокопоставленных и влиятельных людей, которые пытаются следовать по стопам отца, часто разочаровываются, потому у них наступает период сомнения в собственной значимости. Затем у них появляется желание доказать себе и другим, что они чего-то стоят. Чтобы не вступать в прямое соперничество с отцом, они берутся за дело, далекое от его профессии, поэтому многие из них, как сказал мой знакомый, становятся социальными работниками, учителями, сиделками, людьми других душеспасительных занятий... включая психологию.