Дочь генерала - Страница 95

Собственно говоря, я не считал, что Ярдли — убийца, но когда расспрашиваешь об алиби, люди начинают нервничать. Говорить, где ты был и что делал, всегда неловко, поэтому, если допрашиваемый запирается и качает права, спроси его алиби.

— Можешь сунуть эти мотивы себе в задницу, умник. Мне, может, интересно знать, что тебя есть касательно меня и погибшей.

— Мало ли кому что интересно. Может, у меня еще и фото есть: шеф полиции спит в ее постели.

— А может, и нет никакого такого фото.

— Может, и нет, но как я узнал, что вы были в той комнате?

— Вот и поломай голову, малый. — Ярдли отодвинулся со стулом от стола, словно собираясь встать. — Хватит передо мной выламываться. У меня нет времени.

В дверь постучали. Специалист Бейкер подала мне пакет. Я вскрыл его и вытащил пачку машинописных листов. Взяв один наугад, я стал читать, не стараясь смягчить удар:

— "22 апреля. Около 21.00 заехал Ярдли. Я писала отчет, но он настоял, чтобы мы сошли вниз. Слава Богу, ему достаточно одного раза в месяц. В комнате он приказал мне раздеться, чтобы обыскать меня. Я раздевалась, а он стоял, уперев руки в бока. Потом велел повернуться и нагнуться. Он сунул палец мне в зад, сказав, что ищет наркотики, яд или тайное послание. Затем заставил меня лечь и раскинуть ноги для осмотра влагалища..."

— Ладно, хватит.

— Знакомо, шеф?

— М-м... не совсем... Где ты это раздобыл?

— В ее компьютере.

— Такие свидетельства не принимаются.

— В тяжелых случаях принимаются.

— Может, это бабьи выдумки, и точка.

— Может. Я передам материальчик в Главную военную прокуратуру и Главному прокурору штата Джорджия. Юристы и психиатры проанализируют. Глядишь, подозрения сами собой отпадут.

— Какие подозрения? Даже если тут все правда, законов, черт возьми, я не нарушал.

— Я не силен в законах Джорджии, особенно насчет разврата, но клятва в супружеской верности точно нарушена.

— Кончай трепаться, малый. Мужик ты или кто? Может, голубой? Или женатый?

Я перелистал распечатку.

— Ну и ну, Берт... Ты фонариком производил досмотр ее... потом своим жезлом... даже пистолет использовал... У тебя просто страсть к длинным твердым предметам. Только я не вижу, чтобы твой собственный предмет стал длинным и твердым...

Ярдли встал.

— Ну, берегись, господин хороший... Попробуй только высунуть нос с базы, — прошипел он и пошел к двери.

Я знал, что он не уйдет, и спокойно ждал, что будет дальше. Он вернулся к столу, взял стул, яростно крутанул и сел на него верхом. Я не знаю, что означает, когда переворачивают стул и садятся на него верхом. Может быть, стул, поставленный спинкой вперед, — средство обороны, может быть, защиты. На всякий случай я поднялся с места и присел на краешек стола.

— Берт, мне от тебя одно нужно — чтобы ты отдал мне вещдоки, изъятые в ее доме. Все без исключения. Вплоть до зубной щетки.

— Ты от меня ни хрена не получишь.

— Тогда я разошлю эти страницы из дневника по всем адресам, какие есть в телефонной книге Мидленда.

— Тогда я тебя прикончу.

Угрозы наметили выход из тупика.

— Предлагаю обмен вещдоками, Берт.

— На-кась выкуси. Там компромат на всю генеральскую братию. Хочешь, чтобы все полетели?

— У тебя только фото с масками на морде. У меня дневник.

— У меня, кроме того, пальчики по всему дому. Как сделаем снимки — сразу в ФБР их и в министерство.

— Вещи все еще в комнате?

— Не твое собачье дело.

— Ладно, а что, если нам костерок устроить? Для растопки положим листочки с описанием твоих подвигов. Может, даже спичек не понадобится.

Ярдли подумал.

— А на тебя можно положиться?

— Слово офицера.

— Как факт?

— Как факт. А на тебя?

— Ни в жизнь! Но мне не в жилу, если раззвонишь моей бабе и парню.

Я подошел к окну. Журналисты все еще толпились внизу, но полицейские оттеснили их ярдов на пятьдесят к дороге, чтобы они не мешали входу и выходу. Я размышлял над сделкой, которую предлагал Ярдли. Уничтожение вещественных доказательств грозит несколькими годами в Канзасе, но губить чужие жизни не входит ни в мои обязанности, ни в мои намерения.

Я подошел к Ярдли и сказал:

— Заметано.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Вели своим ребятам покидать в грузовик мебель, шторы, ковры, видеопленки, фотографии, цепи, хлысты — словом, все до последней нитки, — и в городской мусоросжигатель.

— Когда?

— Как только я произведу арест.

— Когда это будет?

— Скоро.

— Сообщишь заранее?

— Нет.

— Знаешь, иметь с тобой дело — все равно что дрочить наждачной бумагой.

— Спасибо на добром слове. — Я отдал ему распечатку. — После костерка мы сотрем в компьютере эту дрянь. Можешь лично при том присутствовать.

— Ну вот, полегчало малость. Кажется, тебе можно доверять, парень, сразу видно офицера и джентльмена. Но если вдруг смошенничаешь, прикончу, ей-ей прикончу. Бог мне свидетель.

— Того же и я тебе обещаю. Поспи хоть сегодня спокойно. Конец виден.

Мы вернулись в кабинет.

— Скажи, чтобы мои личные вещи закинули в гостиницу.

— Всенепременно, парень.

При нашем появлении Синтия и Уэс Ярдли, сидевшие за столом, умолкли.

— Кажись, помешали? — хохотнул Берт.

Синтия посмотрела на старшего Ярдли, в ее взгляде ясно читалось: «Ну и свинья же ты!» Уэс встал и поплелся к двери.

— Что это у тебя? — спросил он, увидев в руках отца бумаги.

— Это?.. Новые армейские наставления. Надо прочесть. — Он повернулся к Синтии, приложил палец к шляпе: — Рад был встретиться, мэм. Держи меня в курсе, — бросил он мне на прощание.

Ярдли ушли.